Книга Вечный порт с именем Юность - Владимир Казаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сейчас бы забыться в полете, но это исключалось. До решения собрания и приказа командира отряда путь в небо закрыт.
Придя в аэровокзал, Семен по привычке остановился перед доской объявлений, пробежал глазами лист наряда. В самому конце было написано: «Ил-14. Саратов – Баку. 10.00 ч. Экипаж…»
Такой наглости от бакинцев Семен не ожидал. Лететь после пьянки? За подобные штучки без разговоров снимают в летной работы!
Немного подумав, он решительно направился в гостиницу, В номере бакинцев все спали. Заметив рыжую голову на подушке, Семен подошел и стянул с бортмеханика одеяло. Когда тот сел на кровати, вытаращив заспанные глаза, Семен нахлобучил на него фуражку.
– Чего надо? – взъярился механик.
– Вы сегодня собрались лететь?
– А тебе какое дело?
– Не советую. Попытаетесь – выкину с борта, как слепых котят.
– Капнул? Да? Уже доложил начальству? Тебе больше всех надо? Общественный инспектор, да? За девку? – растерянно тараторил механик.
– Прощаю грубость только потому, что ты с глубокого похмелья. Но предупреждаю: сунешься в самолет с пьяной рожей…
Наконец-то бортмеханик уразумел ситуацию.
– Ох! – глубоко вздохнул он. – Значит, ты по своей инициативе. Никому не говорил? Хоть и противна мне твоя, фотография вот за это, – он показал на синяк под глазом, – но ты, видно, ничего мужик. Не беспокойся, командир корабля отменил вылет…. Иди, иди, дай соснуть минут триста!
Весь день Семен Пробкин работал в бригаде пилотов-«штрафников» – они насыпали курган для радиолокационной установки на границе аэродрома. А вечером, подходя к эскадрилье, он встретил радостно возбужденного Васю Туманова.
– Чего сияешь?
– Светка согласие дала! В среду пойдем заявление подавать!
– Мне кажется, у нее «вынужденная посадка»?
– Не говори так! Это нехорошо, Сема! Мы любим друг друга.
– Ну-ну… Только папаша Кроткий как узнает, что скоро дедом будет, не сдобровать тебе, Василек.
– Он ладно, вот матери я больше боюсь. А ты чего смурной? Неужели перед собранием дрожишь?
– У молодца, сошедшего с коня, спросили: «Отчего слезы у тебя на глазах?» Недругу он ответил громко: «От быстрой езды». А другу сказал тихо: «Горе у меня большое!..» Не моя присказка. Из монгольского фольклора.
– А как мне ответишь?
– В личном тоже непорядки, Василек.
– Плохо… А насчет собрания не дрейфь!
Их пригласили в комнату.
– Иду, но чую – зря, – флегматично сказал Семен.
Когда пилоты расселись по местам, Аракелян оглядел собравшихся и покачал головой: почти половина – отсутствовала. Полевая страда – трудное время и в авиации. Первым получил право говорить комсорг Илья Борщ.
– Товарищи! Все знают о проступке Пробкина, поэтому суть дела излагать не буду. Но происшедшее мы должны обсудить со всей принципиальностью и сделать соответствующие выводы для себя…
«Почему не пришел командир отряда? Ведь обещал», – думал Аракелян, очищая бумажкой перо самописки. Выступление Борща проходило мимо его сознания.
– Что мы имеем: проступок или пример, достойный подражания? Не уяснив этого, можем столкнуться в работе с подобным случаем и сделать не так, как подобает. Я много думал и только вчера составил мнение… Это было в полете. Я шел на радугу. Когда подлетал, спектр сверкал всеми цветами. Вот он рядом. Бери радугу руками, и ты богат! Я имею в виду – духовно богат, так сказать, эстетически. А что получилось? Прошел – на стеклах кабины осталась лишь водяная пыль…
В дальнем углу, не оценив ораторского искусства Борща, зашумели.
– Давай понятней и короче! – донеслось оттуда.
– Не гипнотизируй!
В комнату вошел Терещенко, и все затихли. Это командиру всегда нравилось, тешило самолюбие: демократия – демократией, а уважать должны! Он всегда чуть-чуть опаздывал на собрания и потом анализировал, какой эффект произвело его появление, не пошатнулся ли его авторитет? Он благосклонно кивнул пилоту, уступившему место рядом с Аракеляном.
– Я повторяю: от красивой радуги осталась одна мокрота! – повысил голос Борщ. – И поясню: сначала поступок Пробкина казался мне верхом человеческой добродетели, а вдумался – мираж, фарс, недисциплинированность!
– Зрело, толково разбирается в ситуации! – шепнул Терещенко Аракеляну. – Растет парень, пора в командиры выдвигать.
– По заданию командования, – Борщ сделал паузу, – я участвовал в расследовании поломки. Врач сказал Пробкину: «До города больной не дотянет». А когда Пробкин спросил, сколько выдержит старик, врач ответил… Вот дословно, – Борщ вытащил из кармана блокнот: – «С кислородом минут сорок». А кислородная подушка была под боком, полнехонькая. Уяснили? Полная!.. От посадочной площадки до больницы я медленно прошел пешком, будто нес на руках человека, и дошел за пятнадцать минут. Понимаете?
– А почему бы тебе не взять на руки груз килограммов в семьдесят? Иль самого себя потащить! – спросили из дальнего угла.
– Мы не нашли ничего подходящего, кроме авиамеханика, но он отказался, – совершенно серьезно ответил Борщ. – Так вот, каждому теперь ясно: подумай пилот лучше, и он не только мог спасти больного, но и сохранить машину. Когда я спросил врача: могли бы они, сев на площадке, безболезненно донести старичка до больницы, он ответил: «Могли!»
– Он ответил: «На носилках, пожалуй, могли». И без восклицательного знака, – уточнил Романовский.
– Это не меняет картины. Носилки можно было притащить из больницы. Я считаю, что Пробкин поторопился, не совсем трезво оценил положение и вывел из строя новый самолет. Я предлагаю осудить пилота Пробкина, но, учитывая его человеческий душевный порыв и пользуясь присутствием здесь командования, просить не наказывать строго.
– Дайте я скажу! – вскочил Вася Туманов. – Неправильно это! Не согласен! Ты видел, как мучился больной? Нет! А Семен видел! Если бы это был твой отец, Борщ, ты бы тоже проводил такой тонкий расчет, который предложил Семену? Вряд ли, хоть ты и паук!
– Без оскорблений! – застучал карандашом Кроткий. – Вы забыли, где находитесь!
– Я не хотел обидеть, – сразу остыл Вася. – Я имел в виду, что паук никогда не запутывается в паутине, потому что бегает только по гладким нитям.
Кроткий посадил его нетерпеливым движением руки.
– Все ясно! Разрешите, товарищи, мне… Давайте нарисуем облик Пробкина… Дисциплинкой не блещет. Склонен к демагогии. Один из всех в эскадрилье не выписал газет и журналов. «Я читаю только „Мурзилку“!» – заявил мне. Свободное время проводит с девицами сомнительного поведения…
– Это не ваше дело, – спокойно возразил Пробкин.
– Наше и мое, как командира и воспитателя! За ваше моральное убожество мне шею мылят!